to write
После 35-и лет совместной жизни с собой знаю, что когда
не получается поймать мысль на краю сознания;
запуталась;
невозможно смолчать;
невыносимо;
нет особого повода —
надо писать.
не получается поймать мысль на краю сознания;
запуталась;
невозможно смолчать;
невыносимо;
нет особого повода —
надо писать.
Для меня нет лучшего способа думать, придумывать, додумывать до конца. Ручка как веретено вытягивает ровную нить мыслей из хаоса. Клавиатура – для того, с чем уже удалось разобраться. Еще это игры со словами, где язык – скорее партнер по игре, чем материал: увлекателен процесс, ценен результат, проигравших нет. Выигрыш может пригодиться не только мне: граница между «писать для себя» и «писать для других» проницаема.
Нужно следить за собой, утратишь бдительность – напишешь объективно вполне годный и даже хороший текст, но совсем не свой, и окажешься в роли балерины, которая спела: может, и неплохо спела, только непонятно, зачем. Отличать «свое» помогает внутренний камертон: прислушиваясь, понимаешь, что не написать именно это и именно так – предательство себя (при всей тошнотворной пафосности, пожалуй, самая честная формулировка). Лучшее пишется так (и не только по моей оценке лучшее, что интересно). Это не значит, что тексты, которые опознаешь как «свои», все похожи: «я бывают разные», есть место и нежности, и резкости. Заодно калибруешь вот это свое понимание «я – не я», «мое – не мое».
Иногда честнее всего промолчать, хотя, казалось бы, есть тема, есть, что по ней сказать, но… внутренний камертон советует «купить мотыля и пойти на реку».
Чтобы писать регулярно, нужно приноровиться к себе. Мне про себя понятно, что если меня запихнуть в «режим», я быстро сдохну и, боюсь, это не гипербола. Зато получается писать где угодно и когда угодно: в метро, в самолете (не пролить бы чай на ноутбук), в поезде и такси, пока стоишь в очереди на кассу (– Вам пакет нужен? – Пакет? Мне?), в кафе (классика), на бессмысленных совещаниях (коллеги думают, я конспектирую; ну-ну), или вот как сейчас (к черту подробности). Случалось ночью включать свет и искать бумагу с ручкой.
Всегда теряюсь, когда спрашивают, сколько времени мне нужно, чтобы что-то написать. Вот время за мытьем посуды считать? Когда, оставив намыленную сковородку, уходишь записать фразу? Бывает, что усадить себя за текст невозможно, как будто я и текст – два магнита в том положении, когда они отталкиваются. Но из раза в раз повторяется одно и то же: с мыслью «да не знаю я, что писать» уходишь мыть полы, красить ногти, работу работать – whatever; все это время мучаешься, что не пишешь. «Вдруг» через несколько дней выясняется, что ты знаешь, что писать: текст как-то писался внутри, пока ты все вот эти полы-ногти. Так что никакая это не «прокрастинация», разница состояний «пишу» - «не пишу» довольно условна.
Писать – это практика: что-то, что делаешь регулярно, и оно тебя постепенно меняет (в непредсказуемую сторону; иногда страшновато). С каждым текстом личный потолок приподнимается, причем не только в текстах.
Пойду домою сковородку.
Нужно следить за собой, утратишь бдительность – напишешь объективно вполне годный и даже хороший текст, но совсем не свой, и окажешься в роли балерины, которая спела: может, и неплохо спела, только непонятно, зачем. Отличать «свое» помогает внутренний камертон: прислушиваясь, понимаешь, что не написать именно это и именно так – предательство себя (при всей тошнотворной пафосности, пожалуй, самая честная формулировка). Лучшее пишется так (и не только по моей оценке лучшее, что интересно). Это не значит, что тексты, которые опознаешь как «свои», все похожи: «я бывают разные», есть место и нежности, и резкости. Заодно калибруешь вот это свое понимание «я – не я», «мое – не мое».
Иногда честнее всего промолчать, хотя, казалось бы, есть тема, есть, что по ней сказать, но… внутренний камертон советует «купить мотыля и пойти на реку».
Чтобы писать регулярно, нужно приноровиться к себе. Мне про себя понятно, что если меня запихнуть в «режим», я быстро сдохну и, боюсь, это не гипербола. Зато получается писать где угодно и когда угодно: в метро, в самолете (не пролить бы чай на ноутбук), в поезде и такси, пока стоишь в очереди на кассу (– Вам пакет нужен? – Пакет? Мне?), в кафе (классика), на бессмысленных совещаниях (коллеги думают, я конспектирую; ну-ну), или вот как сейчас (к черту подробности). Случалось ночью включать свет и искать бумагу с ручкой.
Всегда теряюсь, когда спрашивают, сколько времени мне нужно, чтобы что-то написать. Вот время за мытьем посуды считать? Когда, оставив намыленную сковородку, уходишь записать фразу? Бывает, что усадить себя за текст невозможно, как будто я и текст – два магнита в том положении, когда они отталкиваются. Но из раза в раз повторяется одно и то же: с мыслью «да не знаю я, что писать» уходишь мыть полы, красить ногти, работу работать – whatever; все это время мучаешься, что не пишешь. «Вдруг» через несколько дней выясняется, что ты знаешь, что писать: текст как-то писался внутри, пока ты все вот эти полы-ногти. Так что никакая это не «прокрастинация», разница состояний «пишу» - «не пишу» довольно условна.
Писать – это практика: что-то, что делаешь регулярно, и оно тебя постепенно меняет (в непредсказуемую сторону; иногда страшновато). С каждым текстом личный потолок приподнимается, причем не только в текстах.
Пойду домою сковородку.
Анна Серкина, январь 2020.
Иллюстрация — Curly Pat / Shutterstock.
Иллюстрация — Curly Pat / Shutterstock.
«Вот прополем картошку и поедем на рыбалку». В детстве каждое лето для нас с братом Сашкой начиналось с этой фразы – дедушка обещал научить ловить рыбу.
Рассказ о том, как важно не бояться ошибок, писать, исправлять и снова писать.
Истории из детства.
